я могу 
Все гениальное просто!
Машины и Механизмы
Все записи
текст

Цена времени

В 2009 году в Петербурге появилось уникальное издание – научный журнал «Биосфера», проект ФНИ «ХХI век». Хотя он моложе «ММ», мы считаем его «старшим братом». «Биосфера» – площадка для обсуждения вопросов возникновения и эволюции биосферы, ее сегодняшнего и будущего состояния. Казалось бы, таких изданий для ученых много. Но у «Биосферы» нет аналогов: она первой объединила специалистов не только разных стран, но и разных сфер. О журнале и роли науки в нашей жизни рассказывает главный редактор ученый Э. И. Слепян.
Цена времени
– Эрик Иосифович, наверное, идея такого журнала появилась давно?
– Очень давно. Я о ней докладывал на многих международных совещаниях. Все говорили, что это необходимо, удивлялись, что такого журнала до сих пор нет, но дальше дело не двигалось. То есть поддерживали все, но никто не реализовывал. Но потом меня свели с Александром Ивановичем Новиковым, и я, рассказав ему предысторию, предложил такой журнал создать. Александр Иванович все понял и сразу же согласился.
ЭРИК ИОСИФОВИЧ СЛЕПЯН – доктор биологических наук, профессор, академик РАЕН, Российской Экологической Академии, Муниципальной Академии РФ И иных академий. Председатель Комитета по экологической политике Союзной общественной палаты, научный руководитель Санкт-Петербургского экологического союза, специалист по проблемам фитопатологии и защите растений, экологической паразитологии, оздоровительного озеленения, экологической защите и сертификации, экологических аспектов атомной энергетики и транспорта, экологического страхования, экологического терроризма и т.д. Автор нескольких сотен научных публикаций, в том числе монографий. Член редакционных коллегий журналов «Региональная экология» и «Жизнь и безопасность».
Журнал стал междисциплинарным – в этом его уникальность (не знаю аналогов ни в России, ни за рубежом), он имеет очень неплохой рейтинг, многие хотят в нем публиковаться. Но у нас так называемый «встречный контроль»: автор не знает, кто
рецензент, а рецензент не знает, кто автор. Многие статьи мы просто отклоняем, потому что они не удовлетворяют ни меня, ни журнал вообще.

– Может, будь это издание более популярным, оно помогло бы изменить отношение к экологии и биосфере в целом?
– Нет, популярным оно не должно быть. Экология нуждается в популяризации на высоком уровне знаний.
– Согласна, но все-таки, несмотря на то, что сейчас о ней столько говорят и пишут…
– А вы знаете, что значительно больше писалось в советское время!
– Почему же такое внимание уделяется именно сейчас?
– Потому что состояние биосферы на глазах меняется, а экологическая ситуация усложнилась.
– А внимание к науке не зависит, скажем, от политических процессов?

– Зависит, и всегда зависело. Экология – это не новая наука, как некоторые говорят. Ей уже больше трехсот лет. Как термин она возникла в XIX веке, но идеи появились гораздо раньше.
– Но при этом большинство не понимает даже разницы между экологией и охраной
окружающей среды.
– Да, вот все говорят об «экологически чистых» якобы технологиях. Это ошибка. Экологически чистого вообще ничего не может быть. Химически – да. Тут может быть экологически безопасно – более или менее. А экологически чистые технологии – это вообще фантасмагория.
– Вот мы как раз и наблюдаем, что этими терминами жонглируют, привлекают потребителей…
– Не понимая смысла.

– …а люди остаются непросвещенными.
– Абсолютно солидарен.
– А как можно с этим бороться?
– Только одним путем – повышением грамотности.
– То есть экология – это сейчас проблема образования?
– Это не проблема образования. Дошкольники и младшие школьники – это воспитание, школа – это обучение, высшие, средние и специально-технические организации – это образование, а потом – это уже просвещение взрослых, с соответствующей агитацией и пропагандой. Не путайте эти вещи.
Это прекрасно понимает Андрей Александрович Фурсенко, один из моих коллег, но, к сожалению, от этого ничего не меняется.

Точность – вежливость ученых

– В коллективе «Биосферы» преобладают люди старшего поколения – но ведь сейчас
много молодых ученых, и наука развивается…
– Там только те ученые, что являются представителями тех разделов и областей знания, с которыми мы сталкиваемся в своей деятельности. Когда появятся молодые, прекрасно понимающие, о чем идет речь, они будут тоже приглашены. Потому что замена должна идти обязательно. Это зависит и от школы, и от общей внутренней культуры, которой, увы, недостаточно…
К сожалению, пока молодых ученых того уровня, который мы стараемся поддерживать, не так много. А я стараюсь очень внимательно следить за состоянием науки вообще, экологии и учения о биосфере в частности.
– Что вы можете сказать с высоты вашего опыта – как изменился подход к развитию науки?
– Понимаете, начав ругать тот строй, который был во времена СССР – где было действительно много негативного, – одновременно с плохим выбросили и самое хорошее. Вот с этим связано все.
– Что было самым хорошим?
– Отношение к науке. Оно было таким, какое невозможно себе представить сейчас – лишь в последнее время начинается возрождение.
– Вы могли бы привести примеры неэкологичного подхода в решении каких-то задач? Скажем, недавний спор относительно Охта-центра. Учитывались ли при его планировании вопросы экологии?
Экологическим аспектом необходимо сознательно заниматься, в том числе специальными анализами, которые едва ли были проведены. Эта гигантская игла стояла бы на пути ветровых потоков, расчленяла бы их. А ведь воздушные потоки несут с собой массу неприятного – химических соединений, их комплексов. И потом, такое сооружение чрезвычайно давит. С точки зрения геодинамики это серьезнейшее событие.
– Вы долго исследовали химическое загрязнение исторических зданий Петербурга…

– И исторических, и не только. И почвенного покрова, и поверхности стен – самых разных объектов.
– Какие закономерности выявились?
– Закономерности очень простые – ухудшение экологического состояния.
– Что-то можно сделать, чтобы изменить эту обстановку?
– Можно, конечно, но мало кто всерьез задумывается над проблемой.
– Получается, что все эти экологические организации – правительственные, общественные – они совсем не работают?

– В них очень ограниченное число специалистов.
– Потому что их не готовят?
– Уровень подготовки незначительный, скажем так. В Ленинградском университете до сегодняшнего дня нет самостоятельной кафедры экологии. У нас вообще плохо с подготовкой кадров. Плохо – это мало сказано. Никто ничего не читает, все смотрят только Интернет. Вы обратите внимание, какие сейчас предметы проходят в школе, а какие сокращаются. Отсюда все и начинается. Мы сами рубим тот сук, на котором сидим.
– Вы можете назвать какой-то регион России, где экологическая политика отличается?
– Я был более чем в 40 экспедициях, объездил всю страну вдоль и поперек и неплохо ее знаю. Но не могу назвать ни одной такой территории.
– Как вы оцениваете идею экопоселений?

– Хорошо. Я ни в одном из них не был, но о существовании их знаю. Причем создают их не экологи, а просто заинтересованные люди, которые понимают, что надо выбираться из города и давать возможность детям развиваться в нормальной экологической обстановке.
– Неужели сейчас действительно возможно, скажем, выращивать что-то, не используя
никаких пестицидов и химических удобрений?
– Есть экологичные пестициды и экологичные удобрения – конечно, дорогостоящие, но они существуют. И они довольно давно созданы.
– Как вы относитесь к организации «зеленых»?
– По-разному. Там есть мои друзья. А есть и те, кто просто зарабатывает на этом деньги. У них много и хорошего, и не очень удачного.
– Например?
– Когда для того, чтобы прекратить поток неочищенных сточных вод, заваривают трубу – что может привести к гораздо худшей ситуации. А положительное – конечно, привлечение внимания к проблеме. Это безусловно важно. Когда-то один
из людей, которые мне более чем близки, Александр Леонидович Яншин, вместе с Аркадием Ивановичем Мелуа опубликовал серьезную книгу «Уроки экологических просчетов». В ней как раз написано о тех экологических просчетах, которые повлекли за собой гигантские жертвы. В том числе о переброске стока сибирских рек на юг, к которой неожиданно вернулся бывший мэр Москвы.
– Вы разработали проблему экологического терроризма как терроризма особой категории. Есть мнение, что у этого термина два значения – радикальные действия «зеленых» и умышленное загрязнение окружающей среды…
– Фактически экологический терроризм – это воздействие одной человеческой общности на другую (этническую, конфессиональную, территориальную, пространственную) для того, чтобы получить любые преимущества, в том числе
геополитические, ресурсные и так далее.
ЭКОЛОГИЯ (ОТ ГРЕЧ. OIKOS – «ДОМ» И LOGOS – «СЛОВО») – наука об отношениях организмов между собой и с окружающей средой. Изучает организмы и надорганизменные системы различных уровней: популяций, видов, биоценозов (сообществ), биогеоценозов, экосистем и биосферы. 

– А какие есть примеры экологического терроризма?
– Их масса. Вспомните те же конверты с бациллой сибирской язвы… Экологический терроризм осуществляется посредством животного и растительного мира, водной среды, атмосферных потоков – неважно чего. Представьте, например, что происходит выпуск большого количества саранчовых. Каждое из насекомых при этом несет что-то. И это что-то может не просто уничтожить, съесть на своем пути, но и нести какие-то химические соединения, вызвать массовую заболеваемость кого угодно, не только растений и животных, но и человека.
– Вы не считаете, что мы сами себе террористы? Каждый понемногу вредит и себе, и своей семье.
– Конечно.
– А с чего начать, чтобы изменить ситуацию?
– Только менять точку зрения самого себя и своих близких.
– Ну, например, принципиально не покупать какие-то средства бытовой химии?
– Почему бы нет? Надо их покупать! Препараты бытовой химии – это плюс, а не минус. Есть препараты, которые быстро разлагаются до экологически безопасных продуктов, не навредив окружающей среде.
– Есть ли какая-то проблема, которая сопровождает вас всю жизнь, и до сих пор вы ее не решили?
– Нехватка знаний.

– А в биологии есть что-то такое, что удивляет вас сегодня?
– Понимаете, биология уже стала не той, какой она была даже в мое время. Сейчас в биологию внедрился молекулярный подход. И беда в том, что современные биологи, хорошо понимая молекулярные аспекты, не знают ни растений, ни животных. То есть если их поместить в лес или в поле, у них будут сложности с определением видов.
– Это уводит в сторону от цели?
– Просто ограничивает возможности. И это печально.
– Есть ли соперничество между учеными разных стран?
– По какой-то частной проблеме, может быть, оно и есть, но практически наука не знает границ. Настоящая наука никогда не была объектом соперничества. Наоборот, если кто-то над чем-то работает, и есть возможность что-то ему подсказать, то всегда подсказывают. И сейчас это стало еще больше распространено. Наши ученые печатаются с зарубежными коллегами в одних и тех же изданиях.
– А что отличает ненастоящую науку от настоящей?
– Способность выдавать вымысел за правду. Публикация и высказывание мнений, которые не доказаны ни теоретически, ни экспериментально. Настоящая наука этого не допускает.
Но в какой-то мере псевдонаука, может, даже нужна, потому что сопротивление ей приводит к появлению чего-то принципиально нового. Например, идеология так называемых торсионных полей привела к рождению новых исследований.
– В вашей научной биографии были случаи, когда приходилось бороться с псевдонаукой?
– Очень часто приходится если не бороться, то противостоять. Это могут быть и настоящие ученые, но, тем не менее, с каким-то надломленным представлением... Вот мы сейчас опубликовали в трех номерах журнала «Биосфера» не изданное раньше в России сочинение Н.В. Тимофеева-Ресовского. Николай Владимирович, когда я в 57-м году был первым, кто пригласил его в Ленинград, говорил мне сам, что больше всего сожалеет о том, что книга «Биофизика», написанная им вместе с К.Г. Циммером в 1947 году, так и не увидела свет. Поэтому я попросил своего большого товарища, немца, члена нашей редколлегии доктора Вернера Регена найти это издание в Германии. Перевод был сделан как журнальный вариант и издан. Николай Владимирович – как раз тот уникум, у которого вся жизнь была направлена на предотвращение псевдонаучных идей.

НИКОЛАЙ ВЛАДИМИРОВИЧ ТИМОФЕЕВ-РЕСОВСКИЙ (1899–1981) – биолог, генетик, биофизик, один из основоположников популяционной и радиационной генетики и т.д. В 1925 г. возглавил отдел в Институте мозга в Германии, куда был командирован Совнаркомом. В 1937 г. отказался вернуться в СССР, за что был осужден как невозвращенец. В 1992 г. реабилитирован. Герой романа Д.А. Гранина «Зубр».
– Каким бы вы хотели видеть развитие науки?
– Поступательным, конечно. И мне бы хотелось, чтобы она стала более междисциплинарной. Вот обратите внимание (показывает на огромный книжный шкаф)… Я, как вы понимаете, не филолог. Но вот здесь у меня только филологическая литература. Я не экономист – вот здесь у меня только экономика. Там философия... Часто ученый не может замыкаться только в своей сфере.
– Нет ли при этом риска распылиться?
– Есть. Вы знаете, меня часто упрекают в так называемой «разбросанности». Меня интересуют многие проблемы, я не могу ограничиваться чем-то одним. Поэтому я начал заниматься экологическим терроризмом, проблемой наркотиков, ну, и
многими другими.
– У вас никогда не было соблазна углубиться в другую, небиологическую сферу?
– Мои старшие коллеги неоднократно мне говорили, что некоторые из тех исследований, которые я осуществил и опубликовал, могли быть основой для докторской диссертации по другим темам. Например, я совершенно спокойно мог стать доктором сельскохозяйственных наук и так далее. Я этого не сделал. Наверное, это глупо, потому что было бы разумнее… мне было бы тогда на свете проще жить. Но мне не хотелось тратить время.
– Значит, время – главная ценность для ученого.
– Безусловно.
– А в школьные годы ваши интересы были так же широки?
– Они были такими же, хотя на уроках я практически не бывал. Я садился на одном конце трамвайной ветки и ездил до другого конца. Это касалось всех трамваев, которые были в Ленинграде. Тогда они и по Невскому ходили. Меня интересовало, что там, на конечных остановках, есть в прудах, что там растет, кто там живет... С этой же целью я со своими школьными друзьями путешествовал на крышах поездов: мы привязывались к трубам, чтобы нас не сдуло, и ехали, например, в Выборг.
Я был одним из самых последних учеников в школе, у меня было по 40 «двоек» в четверти. «Пятерки» получал только по тем предметам, которые мне были интересны – по биологии, географии, иностранному языку.
На уроки я ходил только тогда, когда биологические занятия вели студенты. Потому что от меня требовалось задавать вопросы, которыми я зачастую приводил практикантов в смущение: я задавал их с латынью, которую уже тогда прекрасно знал (активной памятью – две-три тысячи названий растений и животных, а пассивной еще больше). Конечно, я не хотел их смущать, но я понимал, что они должны знать научную латынь, и требовал от них этого.
– У вас есть какая-то методика самообразования?
– Я конспектирую все, что читаю. И у меня этих конспектов неимоверное количество, все переплетены и хранятся.
– То есть каждая прочитанная книга законспектирована?
– И статья.
– Как за 24 часа можно столько успеть?
– Я до сегодняшнего дня много работаю и не сбавляю темп.
– Но при этом вы еще и ведете большую общественную работу – что, наверное, отнимает много моральных сил.
– Время, конечно, отнимает, но моральные силы здесь ни при чем. Это ведь безусловно нужное дело.



Личность

Машины и Механизмы
Всего 1 комментарий
Открыть Свернуть Комментировать
Комментарии

Рекомендуем

OK OK OK OK OK OK OK